Вот уж и исполнилось четверть века с начала ввода советских войск в Афганистан. Срок немалый. На многих документах даже гриф секретности снимается. Многие из участников тех событий теперь уже могут позволить себе заговорить и вспомнить…
Своими воспоминаниями о событиях 25-летнй давности, о боевой работе в небе Афганистана делится кавалер ордена Красной Звезды, майор запаса, Правдивец Михаил Николаевич, в те годы лётавший на истребителях МиГ-21бис (выпускник Черниговского ВВАУЛ 1976 года).
---------------------
В марте 1980 года я и мой ведомый, Глевский Владимир Игоревич (однокурсник по Черниговскому ВВАУЛ), были откомандированы в распоряжение Командующего ВВС ТуркВО. До этого мы служили в 899-м Оршанском Краснознамённом орд. Суворова III ст. ИАП им. Ф.Э.Дзержинского 1-й Гв.ИАД ВВС ПрибВО, который базировался на аэродроме Лиелварде, в 50 км юго-восточнее Риги. Незадолго до этого лётный состав полка написал рапорта с просьбой направить добровольцами для оказания помощи народу Афганистана, абсолютно добровольно и без какого-либо давления со стороны. Но из всех выбор пал именно на нас. К командировке этой нас в Лиелварде никто не готовил, ни теоретически, ни практически. Почему-то считали, что если мы лётчики 3-го класса, то мы уже к бою готовы. Думаю, что это было от недопонимания того, куда нас отправляют.  Вот я и уехал в Среднюю Азию, а дома осталась беременная жена. О рождении сына я узнаю потом в Баграме, 19 июля 1980 года, в день открытия Олимпийских игр в Москве. Заботливые командиры сообщат по военной связи через тысячи километров, по каналу: Лиелварде-Рига-Ташкент-Кабул-Баграм. Меня это тогда здорово растрогало.
Но это было потом, а в марте мы прибыли в Ташкент, в штаб ВВС округа. Там нам вручили предписания убыть в 115-й Гвардейский ИАП, базирующийся в Какайдах, Джаркурганской области. Командиром полка там был гв.п/п-к Николаев П.И. Полк был первым из советских истребительных полков, попавший в Афганистан. Уже 27 декабря 1979 года 2-я эскадрильи перелетела из Какайдов на аэродром Баграм, а 23 февраля 1980 года туда же улетела и 1-я АЭ. В течение месяца, с марта по апрель 1980 года эскадрилья работала с аэродрома Кабул. А с мая 1980 года и до вывода 2-я АЭ дислоцировалась на аэродроме Кандагар. Эти две эскадрильи пробыли в ДРА до июня 1981 года, когда их сменили эскадрильи 27-го Гв.ИАП САВО, из казахского Уч-Арала. .
Из Ташкента в Джаркурган поехали поездом. В поезде встретили своих «однокашников» по училищу - Сашу Шкробова и Гену Плешивцева. Оказалось, что их тоже направили на усиление в Какайды. Только они были откомандированы из Одесского Военного Округа (86-го Гв. ИАП, с аэродрома Маркулешты). А всего тогда в Какайды из других частей прибыло около 20 таких же, как мы «интернационалистов», в том числе и технического состава.
По прибытии в полк с нами провели беседу и объяснили, что мы будем направлены в ДРА, на аэродром Баграм. В то время (март 1980 года) там находились обе эскадрильи (и 1-я и 2-я) полка, но лётчиков до штатного комплекта в этих эскадрильях не хватало. Возникла необходимость усиления этих эскадрилий за счёт более-менее подготовленных лётчиков из других авиаполков. А лётчики 3-й АЭ 115-го Гв. ИАП, оставшиеся в Какайдах, были в большинстве своём выпускниками училищ 1978-1979 годов, в то время не были подготовлены к ведению боевых действий  (не считая командиров звеньев и управления эскадрильи). Хотя, надо отметить, что и «добровольцы», прибывшие на усиление какайдинских эскадрилий, отправлялись из полков по принципу: «Возьми, небоже, что нам негоже». Так, ст. л-ты Шкробов и Плешивцев были откомандированы из 86-го Гв.ИАП только потому, что они не попали в основной боевой расчёт полка при подготовке к проверке полка на авиабазе Мары –1. Точнее, их ведущие находились в то время в спецкомандировках. И ребята, оставшись без пар, не были задействованы к подготовке. А поэтому и летали они в полку по «остаточному» принципу. Почти также обстояли дела и у нас с Володей Глевским. Полк в начале 1979 года передислоцировали с аэродрома Румбула (в городской черте Риги) на аэродром Лиелварде. В приказном порядке предписывалось сдавать квартиры в Риге. Мы оказались в числе тех, кто этого делать не стал (правдами и неправдами) и сразу же оказались в опале. Думаю, что именно по этой причине, именно наши рапорта с просьбой «направить…» были удовлетворены в начале 1980 года. А для лётчиков подобная «опала» в первую очередь сказывалось на их полётах и продвижении в программе подготовки на класс. Не удивительно, что осенью 1979 года у нас был всё тот же, невзрачный 3-й класс, который мы получили еще в начале года. В программе подготовки к атакам наземных целей (а в то время это было одно из неотъемлемых условий, чтобы пройти программу подготовки на 2-й класс) у нас был практически «абсолютный ноль». 
А на собеседовании в Какайдах, нам говорят, что в Афганистане в основном придётся работать «по земле». Мы же, к тому времени, даже учебные (практические) бомбы П-50-75 ни разу не бросали. Вот такими «асюганами» и усилили какайдинские эскадрильи. В общем, почти как в Великую Отечественную – прислали на фронт «желторотых». Но решимость и готовность к бою была непреклонной и непоколебимой: хоть завтра в бой.
Кроме всего прочего, Какайды сразу же «проверили» меня на болезнеустойчивость. Проверку я не выдержал, и приболел. Отправили в госпиталь, в Ташкент. После курса лечения мне предоставили отпуск по болезни, и я поехал домой, в Ригу. После отпуска снова вернулся в Ташкентский госпиталь, прошел ВЛК и был признан годным к летной работе без ограничений.
Пока я был в госпитале, ребята тоже не летали - ждали, когда придут личные дела. Однако, их ожидание сильно затянулось. Командование, в конечном счете, приняло решение допустить к полётам «добровольцев-интернационалистов», не дожидаясь бумаг. Они выполнили по два-три полёта для ознакомления с районов полётов и, без какой-либо специальной подготовки (теоретической и практической), были отправлены в Баграм. Я же, после госпиталя, прибыл в Какайды. Но к полетам здесь так и не приступал. Опять же без всякой (даже теоретической) специальной подготовки, я тоже был сразу отправлен в Баграм. Лётчики полка жили в военном городке афганских лётчиков. Здесь им был выделен двухэтажный коттедж. А многострадальный технический состав жил в афганских казармах-мазанках на аэродроме.
Ну, если говорить о бытовых условиях, то они были не на высоте. Американские лётчики в таких условиях жить наверное не смогли бы. Зимой для обогрева нам привезли «буржуйки». Они были приспособлены для использования в качестве горючего керосина или соляра. Но это оказалось не очень удобно, быстро засорялись форсунки. Поэтому мы вскоре перешли на дрова. А в Афганистане это очень большой дефицит, поэтому нас спасала только бомботара. Вода поступала с перебоями. По этой причине все старались запастись водой в ёмкости (канистры, вёдра, бачки и т.д.). Стирались самостоятельно, в тазиках. Стиральный порошок был роскошью, чаще всего обходились хозяйственным мылом. Электричество тоже отключали часто, выручали керосиновые лампы. Уже позже на наш коттедж выдали небольшую электростанцию. Без излишеств на наш домик хватало.
Охраняли наш коттедж солдаты, и рядом всё время стояла БМДэшка десантников. На ночь окна маскировали светонепроницаемыми шторами. При ожидании возможного налёта на аэродром все дополнительно вооружались, благо боеприпасов было в достатке. Назначались дополнительные спаренные посты из двух солдат и офицера с автоматами. Все дежурили по часу, не зависимо от того, солдат ты, офицер, или командир эскадрильи. Все офицеры, помимо пистолетов, ходили с автоматами, кто имел – ещё и гранаты носили. Все построения проходили только с оружием. За время командировки его так надоело таскать, что первое время после возвращения в Союз было жутко непривычно и легко.
Рано утром на автобусе выезжали на аэродром, заехав по пути в столовую. Весь день находились на аэродроме, в стартовом домике, недалеко от  самолётов. Те, кто был на дежурстве по воздушным целям, и те, кто дежурил «по вызову» на наземные цели (это называлось вылет по «Каскаду»), всё время находились во второй готовности, рядом с самолётами. Остальные могли себе позволить «не отходя от стоянки» - отвлечься. На аэродроме техники сделали волейбольную площадку, и когда выпадало свободное время (а такое тоже случалось), мы играли в волейбол. Либо лётчики между собой, либо – лётчики  с техниками, либо сборная звена на сборную другого звена. Несколько раз играли с афганскими лётчиками.
В городке, в свободное время, когда оно выдавалось, по вечерам ходили смотреть кино (со своими стульями)  к нашим военным советникам, или поиграть в теннис, а кто был любитель –  в бильярд. Иногда ездили к десантникам играть в волейбол. Это, что касается жизни и быта в той командировке.
Так, вот, здесь, в Баграме, я попал в 1-ю АЭ гв. м-ра Шереверы. Почти неделю после приезда снова не летал, не разрешали доктора. Надо было, чтобы организм к климату адаптировался. И действительно, в первые дни пребывания в Афганистане у меня упало артериальное давление и снизился пульс. И только потом всё восстановилось.
Обе эскадрильи полка летали на МиГ-21бис. Все самолёты в полку, когда я туда приехал, были камуфлированные в «пустынный вариант». Думаю, что эту окраску они получили ещё до начала событий в Афганистане, когда в 1978-1979 годах, во фронтовой авиации ВВС, началось повсеместное камуфлирование самолётов под цвета рельефа района базирования. А вот доработки истребителей МиГ-21бис начали выполнять уже во время нахождения в ДРА. Для этого самолёты, когда подходили сроки регламентных работ в ТЭЧ полка, перегоняли в Союз – на аэродром Какайды. В НАЗы укладывали автоматы АКМС калибра 5.45, и по 2 «рожка» к ним. А до этого летами только с пистолетами Макарова (ПМ с 2-мя обоймами, как потом его стали называть - «самоликвидатор»). Под подвесную систему парашюта брали автомат АКМ со снятым деревянным прикладом. У кого были гранаты, то брали и их по 2-3 штуки, кому сколько не лень было таскать в карманах комбинезона. Это «добро» мы доставали «по знакомству» у десантников. От пистолетов, гранат и автоматных «рожков» наши лётные куртки и комбинезоны там приходили очень быстро в совершенно непригодное состояние, а сроки носки их на войне никто не спешил пересматривать. Поэтому у многих они были весьма и весьма неприглядного вида.
В общем, начал летать и я. Сначала провезли на «спарке» на ознакомление с районом полётов. После Прибалтики горно-пустынный район Афганистана впечатлял. Много гор, немного зелени и пустыня. Потом, как и полагалось по НПП после прибытия к новому месту службы, слетал на «спарке» целый ряд проверок техники пилотирования: в зону на пилотаж, в зону по приборам, в зону по дублирующим приборам, и проверку самолётовождения. После этого меня ещё провезли на атаки наземных целей с простых видов маневра (как для бомбометания, так и для стрельбы НУРСами и из пушки, всё строго по КБП ИА), и я получил допуска по этим видам подготовки. С учётом того, что мои инструктора помимо того, что «возили» меня, ещё и на боевые задания летали, то всё это получилось не так быстро, как хотелось бы. Ну и после всех этил полётов я наконец-то  вылетел самостоятельно. Выполнив в районе аэродрома ещё несколько тренировочных и контрольных полётов (по кругу, в зону на пилотаж, по маршруту, на перехват, на групповую слётанность, на атаки наземных целей с фотострельбой) я себя уже чувствовал «бойцом», казалось, что всё могу. Как раз в это время прибыл к нам на аэродром г-л м-р авиации Шпак В.П. - зам. командующего ВВС 40-й Армии. Он меня узнал потому, что был у нас в ПрибВО командиром нашей 1-й Гв.ИАД. Генерал провёл со мной душевную и доверительную  беседу. Расспросил о семье, о моей лётной подготовке. Не слетав со мной ни одного полёта, он добавил мне ещё пять тренировочных полётов, сказав, что рано мне ещё летать на боевые вылеты. Надо потренироваться в тренировочных полётах, полетать в горной местности. Честно говоря, я был тронут таким вниманием и заботой.
Определённый отпечаток на это отложило и то, что 1 августа 1980 года полк понёс первую боевую потерю. При нанесении удара по цели в районе Джабаль-Уссирадж (в 8 км севернее Баграма) погиб старший лётчик нашей эскадрильи гв. ст. л-т Виктор Чешенко, выпускник Харьковского ВВАУЛ 1976 года. Это произошло совсем рядом с аэродромом, перед входом в Парминское ущелье*. Удар наносили два звена. Пара Чешенко (Чешенко – ведущий, Иван Черненко – ведомый) была второй в первом звене. Зарядка у них была по 2хНУР С-24, и по 2хОФАБ-250-270. При заходе в атаку первого звена, второе звено находилось значительно выше, первого и ждало своей очереди для удара. При выполнении первого захода (на пуски С-24) Виктор дал команду Ивану Черненко отстать, что бы тот «отпустил» его вперёд, увеличив дистанцию до его самолёта. Так они договаривались делать ещё на земле, при подготовке на пуски ракет С-24 парой, чтобы на боевом курсе ведущий не мешал ведомому лучше прицелится. Но в данном случае надо было уже практически почти распускать пару, чтобы исключить поражение на БК ракетами ведомого самолёта ведущего. Поэтому, когда Черненко только вводил в пикирование, Чешенко уже выводил из пике. После пуска С-24, Черненко вышел из пикирования горкой, но своего ведущего ни слева, ни справа не обнаружил. Начал запрашивать по радио, но тот не отвечал. Иван запрашивал Виктора снова и снова, пока РП, гв. п/п-к Хохлов, не сказал в эфир, что на экранах локаторов отметки от самолёта Чешенко он не наблюдает. На аэродроме тут же была дана команда «Воздух» вертолётам ПСС. Вертушки взлетели и ушли в район поиска. А на аэродром начала садиться группа, вернувшаяся с удара. Посадку вместо 8 произвели только 7 самолётов…
А мы, все кто был у динамика на старте, ходили кругами и ждали вестей от «вертушек», надеясь на чудо. При подлёте к району поиска вертолёты были встречены шквальным огнём из стрелкового оружия со склонов горы (стреляли из всего, что могло стрелять). Подошли вертолёты прикрытия и вместе с поисковыми начали «долбить» по склонам горы со всех видов оружия, которое было на борту. Только когда огневое противодействие уменьшилось, поисковые вертолёты высадили десантников и поисковиков. Десантники завязали бой, успев взять в плен одного «духа», пока поисковая группа собирала останки лётчика и осматривала то, что от него осталось. По результатам осмотра было установлено, что очередь пуль (от автомата или пулемёта) прошла от кабины лётчика, по накладному топливному баку и до конца киля. По всей вероятности лётчик был убит в кабине этой очередью на выводе из пикирования ещё до падения самолёта. Впоследствии это подтвердилось и по показаниям пленного «духа». Он рассказал, что вся их банда (численностью около 50 человек) вела огонь по самолёту со склонов горы «китайским методом» (так их обучали китайские инструктора при ведении огня по скоростным самолётам): все целятся и стреляют не по самолёту, а впереди него, создавая тем самым «стену огня». В данном случае метод себя оправдал, самолёт был сбит, когда уже перешёл в набор. Он повалился на крыло, упал и взорвался.
Командир второго звена, гв. м-р Тихонов, стоявший сверху над первым звеном, после посадки доложил, что они видели самолёт Чешенко от ввода в атаку и до момента пуска им С-24. А затем начали смотреть за выпущенными с его самолёта ракетами. Когда они попали в цель, самолёт Чешенко был уже в горке, и теперь внимание всех было приковано к атаке Черненко. И лишь, когда выйдя из атаки, Иван стал запрашивать своего ведущего, они все начали искать в воздухе самолёт Чешенко. Но его нигде не было. На земле были видны следы огромного взрыва, но в тот момент все посчитали, что это последствия разрывов 8 ракет С-24.
Потом, при разборе этой боевой потери все пришли к выводу, что при работе парой ни в коем случае нельзя распускать пару. Не зависимо от типа используемого боеприпаса, надо быть в паре, ведь это единое целое, обеспечивающее полное огневое и визуальное взаимодействие. Не нами, и не на афганской войне это было придумано. И не следовало этим правилом пренебрегать в той атаке. А нам тогда это стоило жизни нашего друга...
Останки Виктора Чешенко, без проводов и почестей, были отправлены в «Чёрном тюльпане» в Какайды, где у него была семья. Когда я спросил у замполита полка: «Почему так не по-людски поступили?», он ответил: «Так решило вышестоящее командование, чтобы не деморализовать лётчиков, а то будут бояться летать на боевые задания». Конечно, все мы были подавлены потерей своего друга и товарища. Но все лётчики считали, что погибшего в боевом вылете лётчика надо было провожать со всеми полагающимися почестями и с салютом. Уже позже, месяцев через пять, гв. ст. л-т Виктор Чешенко «…за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга в Республике Афганистан…» был посмертно награждён орденом Красной Звезды. Хотя на той войне бывали и такие, кто получал этот орден с такой же формулировкой, не выходя из кабинетов, а то и вообще – не побывав в ДРА. Ну да Бог им судья…
Ну а я после беседы с генерал-майором Шпак ещё слетал на «спарке» провозку на атаки малоскоростных воздушных целей, и слетал на атаки наземной цели со сложных видов маневра. Затем - такие же тренировочные полёты. Но бомбы так ни разу и не бросал. О теории бомбометания представление было туманным. Теоретически я всё знал (всё же училище закончил с отличием), но практические представления и понятия были «околонулевые».
7 августа 1980 года, вечером к нам в комнату зашёл командир эскадрильи - м-р Шеревера и сказал: «Ну вот, Миша, из Кабула пришло боевое распоряжение, завтра требуется выделить пару МиГ-21бис для нанесения удара в Парминском ущелье*. По указанию авианаводчика надо будет нанести удар по огневым точкам, находящимся на склонах гор. Так, что хватит тренироваться, полетишь завтра со мной, ведомым. Боевая зарядка по 4хОФАБ-250». Я ответил: «Командир, я готов. Но как бомбы сбрасывать?». Он мне объяснил: «Твоя главная задача – выдерживать боевой порядок, выполнять команды и смотреть за моим самолётом. Когда будем пикировать - смотри на бомбы. Как они “пойдут”, делаешь задержку “И-ррраз...”, и нажимаешь на БК. В первом полёте ты вряд-ли найдёшь куда целиться. Тем более, что удар мы должны наносить по предполагаемым местам расположения огневых точек, т.е. с корректировкой авианаводчиком. А когда бомбим огневые точки, нет смысла все 8 бомб  “ложить” в одно место. Для этого и делаем задержку “И-ррраз...” Ну вот, пожалуй и всё. А теперь - выспись. Время “Ч” назначено с рассветом, тебе надо отдохнуть».  С тем комэска и ушёл.
(*Парминское ущелье - это рядом с аэродромом, впоследствии мы его называли «алмазным» ущельем, т.к. по всему ущелью были алмазные россыпи. Комэска поэтому и выбрал цель для моего первого вылета, что она была недалеко от аэродрома).
8 августа, с рассветом мы взлетели. Здорово выручила утренняя прохлада. Ведь с учётом того, что аэродром Баграм имеет превышение над уровнем моря в 1450 метров, то впервые в жизни взлетать с 4хФАБ-250 в жару было бы скучновато. Самолёт, да ещё  с непривычки, до отрыва разбегался очень долго. И вообще, впечатлений от того вылета  было очень много. Но в памяти врезалось всё, словно было только вчера. Всё-таки первый боевой вылет - он и есть первый…
Вышли в район цели, связались с авианаводчиком. Он нам подсказал, по какому склону работать. Командир подал команду: «Включаем», я включил на «Сброс» внешние подвески. В ущелье было ещё темновато, там только-только начинало сереть. Первый заход. Пикируем в темноту, стою метров 50 сзади и справа от командира. Сброс, и две внешних “капли” с его самолёта пошли вниз. Успел подумать: «Пора», и нажал на БК сброса и тут же – вывод. Первый раз в жизни почувствовал, как сходят бомбы: щелчок и лёгкое «взбухание» самолёта. При подходе к верхней точке горки, ведущий скомандовал: «Переключаем». По этой команде переключил сброс не «Внутренние». В это время авианаводчик корректирует второй удар. Развернулись на 180°, и снова – вводим, уже с другой стороны. Пикируем опять в темноту. Опять бомбы у ведущего отделились, я успеваю в уме сосчитать “И-ррраз”, и нажимаю БК. И снова всё повторилось: щелчок и «взбухание» самолёта. Выводим, авианаводчик просит «ещё поддать», но ведущий отвечает: «”Капель” больше нет. Работу закончили, уходим на точку». Внутреннее возбуждение, появившееся ещё при взлёте, во время атак стало ещё больше, и сохранилось у меня до самой посадки. Но боевой порядок от взлёта и до роспуска перед посадкой я выдержал как в самом образцовом групповом полёте.
После посадки комэск построил эскадрилью и поздравил меня с первым боевым вылетом. Вот так мне запомнился первый боевой вылет. Никакую карту я в тот раз не рисовал, схему нанесения удара не составлял, и даже не представлял её в уме. Это потом, позже, было всё как по науке: постановка задачи на удар, подготовка к удару (подготовка карты, разработка схемы нанесения удара), контроль готовности и т.д.
Вечером с товарищами «обмыли» мой первый боевой вылет. Да и вообще, тогда мы по вечером почти всегда выпивали 100 грамм «наркомовских». Никто никому не возборонял. Но никто никогда и не злоупотреблял этим. По крайней мере - у нас. Зато это было довольно эффективным средством для снятия стрессов и усталости, которые накапливались за день боевой работы. А сколько  разговоров, эмоций, упрёков и дельных предложений. Особенно, если на задание «ходили» группой, к примеру составом двух или трёх звеньев.  Там ведь прекрасно видно всем, кто и как работает над целью. Кто идёт в атаку смело и решительно, а кто – допускает ошибки в атаке (то ли на вводе, то ли на пикировании, то ли при сбросе, то ли на выводе), кто – откровенно «фальшивит» (лишь бы сбросить и ходу оттуда), а кто – попросту побаивается. В боевых вылетах, там видно всё, никто ни от кого ничего не скроет. И когда идёт разбор вылетов вот такой, в своём кругу, то здесь по должностям и званиям были все равны, и говорили друг другу всё как есть.
К основным задачам, которые приходилось решать истребителям 115-го Гв.ИАП можно отнести: - нанесение ударов по опорным пунктам мятежников, по их складам вооружения и боеприпасов, по огневым точкам противника, по укрытиям мятежников в пещерах; - прикрытие сопровождения автомобильных колонн; - обеспечение боевых действий других родов авиации; - несение боевого дежурства на земле по ПВО от воздушных целей и «по вызову» - для уничтожения вновь выявленных  наземных целей; - дежурство в воздухе по прикрытию взлётов и посадок самолётов ВТА на аэродромах Баграм и Джелалабад (а 2-я АЭ – на аэродроме Кандагар). Одновременно с выполнением большинства этих задач, выполнялась визуальная воздушная разведка с воздуха. При обнаружении противника с воздуха стояла задача – с использованием имеющихся на самолёте средств поражения  наносить удары по вновь выявленным целям. Вообще, по большому счёту, разведчиками в Афгане в какой то степени были все.  Любой самолёт или вертолёт, обнаруживший ранее не обозначенную группу или позицию противника, сразу же передавал информацию на наземный пункт управления. Эта информация срочно передавалась на КП ВВС 40-й Армии, обрабатывалась, и принималось решение либо на подъём дежурных сил «по вызову», либо – на нанесение удара обнаружившей цель группой самолётов (вертолётов).
Алгоритм работы был примерно такой. Вечером из Кабула (из штаба ВВС 40-й Армии)  приходило боевое распоряжение на следующий день. Командир полка п-к Николаев изучал это распоряжение, распределял наряд сил и ставил задачи командирам эскадрилий А уже комэски выделяли наряд сил согласно боевого распоряжения и ставили конкретные боевые задачи звеньям и парам на следующий день. Происходило это чаще всего прямо в комнате отдыха лётного состава, которая в те времена одновременно была и Ленинской комнатой. Здесь же, на столах мы готовили карты, считали маршруты, разрабатывали планы удара. Рано утром на предполётном тренаже уточняли задачу и проводили розыгрыш «пеший по лётному». Как правило удары группы наносили с разных направлений. Поэтому на земле разбирали до мелочей, кто, как и за кем будет работать,  и порядок взаимодействия в группе.
На боевые задания летали в основном рано утром, ну и ещё один вылет иногда до обеда выполняли. Реже летали под вечер, в основном это были влеты на БШУ по вновь выявленным целям. Поздним вечером летали вообще редко, на моей памяти у нас в Баграме было только несколько подобных вылетов на «постановку» САБов. Ночью летали только для продвижения по программе подготовки на 2-й класс. Перед взлётом выключали АНО, после посадки – включали. Однажды пришлось наблюдать взлёт самолёта, лётчик которого забыл выключить АНО. Самолёт, включив форсаж, только начал разбег, а за ним со стороны соседнего кишлака потянулись огненные трассы от пулемётов и автоматов. Мой друг и однокурсник, Саша Шкробов, однажды после подобной «забывчивости» в ночном полёте с включённым АНО, привёз пробитый пулями накладной бак №7  (накладной бак-гаргрот на фюзеляже, от кабины до киля). И первая пробоина была всего в 40 см за кабиной лётчика. Повезло ему…
В день выполняли по 1-2 боевых вылета, реже у некоторых доходило до 3-4 боевых вылетов. Таких «асюганов» как я старались посылать реже. По крайней мере я с июля 1980 по июнь 1981 года налетал 160 часов, и из них – всего 38 боевых вылетов. Нас больше готовили на класс, доводили «до ума». А опытные лётчики, «старики», летали гораздо чаще. О них я ещё вспомню. А вообще должен сказать, что нас, молодёжь, тогда берегли. Не то, что потом, в середине 80-х, когда в бой бросали одно-двухгодовалых лейтенантов штурмовиков и разведчиков. Их «валили» по звену с эскадрильи за год. Правда и «духи» в то время уже поднаторели в этом деле. И из ЗГУ, и из ДШК лупили – будь здоров. Да и ПЗРК у них в то время уже появились.
Поиск целей в условиях горно-пустынной местности дело не простое и требует от лётчиков, а особенно от ведущих групп, определённых навыков, выучки и мастерства. В район цели выходили по курсу и времени. Ведущим групп и пар старались выделять самолёты, оборудованные РСБНами*. Это в определённой степени облегчало выход в район цели по азимуту и дальности от аэродрома вылета. А уже в районе цели «подсказку» давали либо авианаводчики, либо – вертолёты целеуказания. «Вертушки», в данном случае, либо дымовую бомбу сбрасывали в район цели, либо обозначали цель ударом по ней «гвоздями» - НУРСами. После чего, уже относительно этого дымового обозначения (или разрывов неуправляемых снарядов) начинали работу истребители.  А вертолётчики – корректировали. Одновременно с целеуказанием они ещё выполняли задачи поисково-спасательного обеспечения в районе удара, и – фотоконтроля результатов удара. А под конец командировки мы работали уже без авианаводчиков, а только с вертолётами целеуказания. И вообще мы с вертолётчиками всё время работали в очень тесной связке. Даже не могу себе представить, что бы мы делали, если бы их не было.
(* В истребительных полках, летавших на самолётах МиГ-21бис, было обычно две модификации этого самолёта: одна эскадрилья Изд.50, оборудованных и АРК и системой РСБН-4, и две эскадрильи - Изд.75, оборудованных только АРК, а вместо РСБН на них устанавливали систему автоматизированного наведения истребителей «Лазурь». Как правило, РСБН-овские МиГ-21бис были в 1-х эскадрильях полков, где обычно собирали самых подготовленных лётчиков. В случае начала войны лётчики этих эскадрилий должны были выполнять боевые задачи с применением спецбоеприпасов. Для этого лётчики проходили специальные программы подготовки. Поэтому первые эскадрильи почти везде называли «носителями»).
В начальный период (до поздней осени 1980 года) практиковали вылеты на «свободную охоту». Взлетали парой и уходили к горным ущельям, или к перевалам, или к горным тропам, или к предполагаемым маршрутам передвижения караванов в пустынях. Задача была простой: при обнаружении групп мятежников (вооружённых людей), доложив на командный пункт координаты, с разрешения  – немедленно атаковать и уничтожать их.
Наиболее распространёнными (можно сказать – типовыми) целями для нас были склады с оружием и боеприпасами; огневые точки противника; исламские комитеты (по данным агентурной разведки - отдельные дома или крепости в кишлаках); пещеры, в которых «духи» оборудовали свои укрытия.
На цель выделяли, как правило, две группы, точнее – два звена. Первая группа – подавления средств ПВО противника в районе цели. А вторая, ударная – для уничтожения цели. Группе подавления ПВО обычно подвешивали по4хРБК-250. В каждой такой бомбовой кассете содержалось 150 гранат весом по 1 килограмму.
Группа подавления ПВО работала следующим образом. В первой паре ведущий «обрабатывает»  левый склон, ведомый – правый. Ведомая пара, точно так же, только со смещением «обрабатываемых» площадей от разрывов первой пары с таким расчётом, что бы максимально «накрыть» площади в местах предполагаемого (или уже определённого) расположения средств ПВО «душманов». И только после того, как отработала группа подавления ПВО, на основную цель заходила ударная группа.     
Ударные группы при этом по основной цели работали с разных направлений. Тактику атак постоянно меняли. Один раз атаки начинали со стороны солнца. В другой раз, наоборот – на солнце выводили из атаки. Время пребывания над целью старались сокращать до минимума. Ударная группа, особенно если отмечено сильное противодействие средств ПВО противника, работала с одного захода, последовательно, парами. В этом случае в одном заходе бросали сразу все бомбы, при этом ведомый делал задержку в пол секунды (то самое, упоминавшееся “И-ррраз...”). А вторая пара, если позволял рельеф и метеоусловия, заходила уже с другого направления. Зарядка ударной группы зависела от характера цели.  Для работы по кишлакам на самолёты обычно подвешивали по 4хОФАБ-250 или по 2хРБК-500 (кассеты с 10-ти килограммовыми бомбами). По крепостям весьма эффективными были НУР С-24 или авиабомбы ФАБ-250. По пещерам – ОФАБ-500ТС (толстостенная авиабомба с донным взрывателем). В самом начале боевых действий (по рассказам «старожилов» Баграма) применяли НУРСы С-5С (с «начинкой» из стрел). Но было это довольно редко, в основном при ведении «свободной охоты» и при уничтожении скопления мятежников в горах. Так же в начале применяли ОДАБы (т.наз. «вакуумные» бомбы). Они были особенно эффективны при работе в ущельях. По рассказам десантников, они после работы авиации ОДАБами наблюдали на обработанных площадях жуткие картины. Потом запретили применение против живой силы противника и ОДАБов, и С-5С. В дальнейшем ОДАБы применяли только для расчистки площадок в горах перед высадкой вертолётных десантов. При работе по сильно укрытым огневым точкам на склонах гор несколько раз эпизодически применяли ЗБ-500.
Мне больше всего нравилась зарядка 4хФАБ-250. Она была эффективна в большинстве случаев, практически по всем основным типовым целям. При работе по открытым целям  (скоплению живой силы в пустынной  местности или в «зелёнке») хорошо себя зарекомендовали блоки УБ-16 с НУРСами С-5. Подвешивали чаще всего по 2 блока УБ-16. При пуске снарядов залпом был максимальный эффект – «накрывалась» большая площадь, а вертолётчики целеуказания, наблюдая результат такого удара, были  в восторге. По 4 блока УБ-16, или даже по 2хУБ-32 никогда не вешали. Они создавали в полёте значительное лобовое сопротивление, и ухудшали маневренность самолёта. Поэтому подобные варианты подвески у нас не применяли.
Атаки наземных целей выполняли чаще всего с пикирования. Расчёт высоты ввода и высоты сброса производили заранее, при подготовке к вылету, с учётом превышения цели относительно высоты аэродрома вылета. При вводе в пикирование с полной бомбовой нагрузкой (4х250кг, или 2х500кг авиабомбы, и ПТБ) обязательно включали форсаж, чтобы обеспечить на вводе скорость не менее 600 км/час по прибору (такими всегда были указания командира, да и самим спокойнее было, такая скорость - гарантия, что не свалишься на вводе).  Пикировали с большими углами 40-60, скорость на выводе около 1000 (970-980) км/час. Перегрузка на выводе из пикирования - максимально-допустимая. Либо 4.0 единицы, если с ПТБ (ограничение по бакам). Либо (это если цель рядом, и мы без ПТБ) по формуле: приборная скорость, делённая на 100, минус 2.0, вот на скорости 1000 это и есть около 8.0 единиц. Вообще МиГ-21бис в условиях горной местности зарекомендовал себя на той войне с наилучшей стороны. Самолёт скоростной, маневренный, с большим запасом по перегрузке на выводе из пикирования. Да и по надёжности – тоже. Серьёзных отказов у нас я не помню. Бывали случаи отказов радиосвязи, радиокомпаса, курсовой системе, ну и так – по мелочам.  Самолёт было довольно «живучим» от попадания огнём стрелкового вооружения. Простота обслуживания позволяла быстро готовить машины к повторному вылету. Хотя эта быстрота подготовки достигалось во многом благодаря трудолюбию и усердию наших специалистов ИАС. Хочется о них сказать самыми добрыми и благодарными словами. Ведь им приходилось работать  иногда чуть ли не целыми сутками на матчасти, по крайней мере – по 16-18 часов бывало не раз. А количество разтаренных, подготовленных и подвешенных боеприпасов не соизмеримо ни с какими периодами до афганской войны. То же можно сказать и о подготовке техсоставом самолётов к повторным боевым вылетам. Они выполняли всё так быстро, что мы иной раз не успевали между вылетами перекурить и обсудить предстоящий боевой вылет, а машины уже были готовы. Боевые повреждения и неисправности, обнаруженные в полёте, устранялись в кратчайшие сроки. А отказов авиатехники, или каких то других неприятностей по их вине – не припомню вообще. Настоящие боевые друзья. В мирное время, к сожалению, взаимоотношения между лётчиками и техниками далеко не те. По крайней мере – не во всех авиачастях, это уж точно. А какой стартовый домик для лётчиков они построили из бомботары. Умельцы из числа офицеров и прапорщиков ИАС вместо двух ободранных вагончиков на колёсах, которые были нашими «классами», соорудили нам настоящий «квадрат», огромный класс для постановки задачи и подготовки к полётам. Также, своими силами, они построили потом и КП инженера полётов, и сауну в ТЭЧ. Где мы все потом могли попариться и помыться. Дима Сазыкин, Коля Русецкий, и можно ещё назвать несколько десятков имён этих мировых ребят.
А какие лётчики были в эскадрилье. Большим авторитетом  и уважением пользовался у нас командир звена гв.м-р Алексей Тихонов. Уже за первый год войны, в конце 1980 года у него было два боевых ордена, явление в то время очень редкое. По крайней  мере, у истребителей. Он был признанным мастером боевого применения. Был случай, когда при нанесении удара по «духовским» укрытиям в пещерах, он в двух заходах «положил» бомбы прямо в пещеры. Факт этот потом подтвердили и десантники, которые выбивали мятежников из пещер. Тогда от этого бомбового удара было уничтожено много живой силы. В другой раз Алексей отличился при проведении совместной с вертолётчиками и сухопутными войсками операции в Бамиане. Наземные войска в Бамианское ущелье пошли колонной по единственной  дороге. Поступила информация, что как только войска втянулась в ущелье, со всех сторон, из засад за каменными нагромождениями на склонах, до этого не выдававшие себя  «душманы» начали шквальный обстрел колонны. Вести бой с ними было тяжело, невозможно было сориентироваться толком, откуда же ведётся огонь. Вызвали вертолёты. Но и они не смогли подойти к цели на дальность эффективного огня – навстречу был сплошной огневой шквал из разных видов оружия. После этого были вызваны наши истребители. Первое звено полетело, отбомбилось, огонь «душманов» немного ослаб. Но ни пехота, ни вертолёты, по-прежнему, приблизиться на дистанцию эффективного огневого воздействия  не могли. Во втором залёте на удар пошло звено Тихонова. После того, как они отработали, поступила информация: «Цели поражены. Войска двинулись вперёд». Уже на земле мы у Алексея расспрашивали: «Расскажи, как тебе удалось, ведь даже вертолётчики не видели толком, где были засады?» Он рассказал, что после выхода в район цели, тоже не смог толком разобраться где там внизу эти огневые точки.  Не теряя времени на проходы и поиски, принял решение обработать склоны ущелья метров на 500 выше предполагаемой цели. В звене висело 8 «пятисоток», вот он скомандовал ведомой паре: «Работайте по правой стороне склона,  выше дороги метров на 500». Сам же нанёс удар по левому склону. Расчёт был прост, и полностью себя оправдал. Взрывы 500 килограммовых бомб образовали такие камнепады, что от огневых точек мало что осталось.  Пехота тоже потом рассказывала, что даже у них поджилки дрожали, когда после бомбёжки со склонов понеслись каменные глыбы.
Как не сказать добрые слова о командире звена гв.к-не Александре Мудрак. Его звено, чаще других, привлекалось к выполнению самых различных и наиболее сложных боевых заданий. На постановке задачи часто приходилось слышать «Звено Мудрака». То, что количество боевых вылетов у лётчиков его звена намного превышало такой показатель в  других звеньях полка – подтверждалось и по данным «Журнала боевых вылетов». Был у нас такой журнал, где записывались: Ф.И.О. лётчика, дата, состав группы, характер цели, израсходованные боеприпасы, позывной авианаводчика или вертолёта целеуказания, по чьим командам наносился удар, и результат удара. Так вот, все лётчики звена Мудрака, кто ещё в Баграме, кто - после возвращения в Какайды, были награждены орденами Красной Звезды. А вот самого командира звена, так и не наградили. Очень плохо Саша находил общий язык с командованием, а если быть точнее – то чаще всего не находил. Особенно если это касалось вопросов о справедливости, чести и достоинства  в отношении его самого, или личного состава его звена. И уж если он был прав, то отстаивал правоту всеми доступными средствами. И,  зачастую, не взирая на должности и звания. Мог дойти и до таких крайностей, как рукоприкладство. Именно такая история с ним произошла уже после возвращения в Какайды, кода он не удержался, и «съездил» по физиономии одному полковому начальнику. За это его исключили из партии и уволили из Вооружённых Сил.  Писал он потом письма в Москву, в ЦК КПСС. Приезжала комиссия, разбиралась. Но его в армии так и не восстановили. Уехал он к себе в Донбасс. Жалко, конечно. Сильный лётчик был, герой. Порядочный офицер.
Среди сильных лётчиков полка нельзя не вспомнить старшего штурмана полка гв.п/п-ка Могилина, начальника ВОТП полка гв.м-ра Бабушкина, командира эскадрильи гв.м-ра Шереверу, начальника штаба эскадрильи гв.м-ра Демидова, командиров звеньев гв.к-нов Фуника, Ющенко, Сербина, Мудрак, лётчиков гв.ст.л-тов Черненко, Шкробова, Плешивцева, и многих других. Смелые и отважные лётчики, они не боялись летать на самые ответственные, сложные и опасные задания.
Нельзя не рассказать и о Леониде Проказине. 12 ноября 1980 года нашей эскадрильи была поставлена боевая задача: двумя звеньями нанести удар по складам оружия и боеприпасов мятежников, расположенных (по агентурным данным) у подножья горы, неподалёку от Файзабада. Я тогда полетел в звене командира АЭ гв.м-ра В. Федченко (гв.п/п-к Шеревера был к тому времени назначен на вышестоящую должность). В составе звена были гв.м-р Федченко (ведущий) - гв.к-н Л. Проказин (ведомый), гв. к-н А. Фуника (ведущий второй пары), и я (ведомый). Боевая зарядка у нас тогда была по 2хОФАБ-250 и по 2хПТБ-500 (под крылом).
При подходе к цели установил связь с вертолётчиками целеуказания и ПСС (экипаж был из состава 181-го ОВП, с аэродрома Кундуз). Они сразу же предупредили нас: «Будьте повнимательнее, в районе цели работает “сварка”*». (* - так обычно называли спаренные крупнокалиберные пулемёты ДШК).
Подойдя к району цели, увидели «вертушки». Федченко попросил их обозначить «сварку» и цель «гвоздями» (залпом НУРС). Хотя, я уже при подходе, по характерному искрению,  увидел ДШК, но ещё  сомневался. Когда вертолёты дали залп ракетами, оказалось, что я был прав. Федченко после этого доложил, что сначала он отработает один, а вертолётчики чтобы подкорректировали место цели относительно его удара. А уже потом группа будет работать по основной цели. Он выполнил заход, сбросил бомбы. Вертолётчики сказали, что нормально, остальной группе работать туда же. Комэск дал команду своему ведомому Проказину, что бы тот работал. Я наблюдал, как лётчик ввёл самолёт в пикирование. Самолёт после ввода пикировал с большим углом. Но здесь началось что-то необычное, не так, как всегда. Обычно, когда атака выполняется с большими углами пикирования, происходит всё так: ввод, 3-5 секунд задержка, сброс, и тут же – начинаешь тащить на вывод. А Проказин ввёл, пикирует, и никаких тенденций к выводу. Федченко закричал в эфир: «Что ты делаешь?!!», и тут же прозвучал выкрик-доклад Леонида: «Катапуль…». Мы все увидели, как от самолёта что-то отделилось, и почти сразу же, над горой (её высота была где-то за 3000 метров) раскрылся парашют. Цель была на противоположной от того места, куда приземлялся Проказин, стороне склона горы, и наша пара запросила разрешение на работу по цели. Но командир крикнул: «Запрещаю! Сбросьте подвески, включите «Нарезное», будем прикрывать», и после этого к «вертушкам»: «У нас сбили лётчика, просим подобрать его»…Мы с ведущим отошли в сторону, сбросили бомбы на «Невзрыв», сбросили уже пустые ПТБ и включили пушки. В это время в эфир снова вышел Федченко: «Ребята, у нас сбили лётчика, я очень вас прошу – подойдите и подберите его». Пока мы там крутились, командир полка, п-к Николаев, приказал ведущему второго звена, которое только подходило к району цели, сбросить бомбы в горах и возвращаться на аэродром. Вертолётчики подлетели к цели. Нижняя пара начала работать по противнику, а вторая, чуть выше, начала искать лётчика. Первая «вертушка» поисковой пары попыталась сесть на склон горы в то место, откуда шли сигналы аварийного радиомаяка, а вторая в это время прикрывала её. Но посадка у них не получилась, и они снова пошли на повторный заход.
Вскоре и у меня остаток топлива оказался таким, что хватало только безопасно долететь домой. Доложил ведущему: «У меня топливо на пределе, пора домой», комэск ответил: «Вы парой уходите домой, я ещё останусь». С набором высоты мы развернулись и пошли на Баграм. А вертолётчики, после очередной попытки доложили: «Не могу сесть, высоко, движки не держат». Умоляющим голосом командир, который и до этого не переставал повторять: «Заберите сбитого лётчика!», буквально взмолился: «Ну, ребята, заберите его, хоть верёвку сбросьте!». Буквально через минуту мы услышали в эфире долгожданное: «Сел! Сел!». И тут же радостный голос комэски: «Молодцы ребята! А лётчик где?». «Да здесь, бежит к вертолёту, какой-то сумкой машет» - ответил командир Ми-8. Вот так, в течение 15 минут с момента катапультирования, вертолётчики почти в невозможных условиях сели на высокогорный склон (около 3000 метров), и подобрали нашего Леонида Проказина.
Когда его привезли к нам на аэродром, он был весь побитый, в ссадинах и царапинах. Потом уже он нам рассказывал, что катапультировался в последние мгновения, и купол наполнился за несколько секунд до приземления. Приземлился он на крутой склон горы и покатился вниз к обрыву. Парашют ему спас жизнь во второй раз, зацепившись за камни и удержав от падения в обрыв. При этом Алесей находился в положении «головой вниз», запутанный в стропах. С неимоверным трудом удалось распутаться и он начал подтягиваться на стропах вверх. В это время его увидели «душманы» и начали по нему стрелять. Освободившись от привязной системы, вспомнил про автомат, достал его, и начал подниматься вверх по склону. В это время увидел, что одна из «вертушек» пытается сесть. Начал карабкаться к тому месту, куда «мостился» Ми-8. А когда вертушка всё же села, он вскочил (где и силы взялись, ведь ещё минуту назад казалось что всё…) и побежал к подсевшему вертолёту.
Проказину вскоре присвоили досрочно очередное воинское звание «майор» (он тогда только недавно стал начальником штаба АЭ), а затем его и орденом Красной Звезды наградили. Заслуженно. Да, ему тогда здорово повезло. Ведь мне пришлось видеть почти всё происходившее, и без преувеличения могу сказать, что у него был именно тот самый «один шанс из тысячи», и он его не упустил. А самолёт его на пикировании перестал слушаться рулей. То ли было попадание в систему управления самолётом снаряда, то ли – попадание самолёта в трансзвуковой диапазон, теперь уже никто не узнает. Но на пикировании с углом 60° в подобной ситуации, да ещё в горах – раздумывать некогда. Молодец, что успел «выйти».
А того вертолётчика-героя из Кундуза представили тогда за этот случай, и за более чем 400 боевых вылетов, к высшей правительственной награде – званию Героя. Тогда даже приказ по ВВС 40-й Армии на этот счёт был. Кстати, по САРПП-ограмме, снятой потом с вертолёта, посадку он выполнил на высоте около 3500 метров.
Уже после войны, я встретил кого-то из вертолётчиков, летавших в 1980 г. в Кундузе. Разговорились. Я ему рассказал историю спасения Лёхи Проказина. С большим сожалением он поведал, что тот вертолётчик тогда Героя так и не получил, и вообще его ничем не наградили. У него, как и у нашего Саши Мудрака, были проблемы во взаимоотношениях с начальством.
Так, что и на той войне было, как на войне. И несправедливость. И исключительная человеческая порядочность встречались среди тех, кто там был.

май 2005 года. Чернигов.